Барсик позвонил, говорит, что заблудился в туннелях, которые он прорыл в новосибирском снегу. Поднял кверху над снегом лыжи с надетыми на них валенками и буденовкой, - ждет, когда кто-нибудь заметит, найдёт его и отведёт в Оперный театр.

Тоже видел следы, их разглядывали двое. Один с блокнотом, второй с рулеткой:

- И чьи же это следы, участковый? мужские или женские?
- Это следы огромного кота.
- Немедленно звоните в МЧС. Или нет, я сам позвоню...

Барсик звонил, сообщил, что его нашли, но вместо Оперного театра держат в отделении милиции в «обезьяннике», так как определили, что он состоит на учете в детской комнате милиции у себя на исторической родине (я когда-то поставил его на учет). Состоялся разговор.
- Сбежал из дома? Учебу в школе забросил? - спрашивают.
Барсик признался, что хотел вступить в пионеры, так как без этого его когда-то не приняли в комсомол, и он боится, что и сейчас не примут. Поэтому он поехал в другой город, где его не знают.
Дальше связь оборвалась.
Надо как-то выручать другана, мы всё же с ним все 70 лет советской власти вместе, как-никак.

Барсика ни в чём не обвиняют, всего-то и хотят вернуть домой, а пока срочно ищется комсомольская первичка и проверяется репертуар Оперного на всякий случай. Перестраховка, что поделаешь...боятся дать посетить, а то недавно (товарищи, вы это видели?) там ставили "Фауста" в современно-психоделической обработке. А у котов, как известно, хорошее зрение. Им видно всё, что было, что будет и чем сердце успокоится. Сохранность театра не гарантирована. Но комсомольцем домой Барсик вернётся без всякого вступительного стажа, если только сам не попросит, чтобы было "как у всех".

От сердца отлегло. Если что, сообщайте, что там дальше было.

Добавлено спустя 2 дня 21 час 59 минут 34 секунды:
Неожиданно приехал Барсик.
Сияя комсомольским значком на заросшей шерстью широкой кошачьей груди, он, едва взглянув на меня, важно прошествовал в мой кабинет, захлопнув перед моим носом двери. Оценив ситуацию, я крикнул ему вдогонку: «Между прочим, некто назвал такие вещи “комчванством”».
Вскоре из кабинета раздались удары молотка. Войдя, я увидел, как Барсик приколачивает вставленный под стекло в рамку какой-то лист типа «похвального листа» или «почетной грамоты».
Барсик колотил столь сильно, что вскоре в дверях появились возмущенные соседи: «Вы так дырку в нашу квартиру пробьете!» Я молча развел руками и показал им на Барсика, - мол, с него и спрашивайте.
«Он еще на кошку всё сваливает! Совсем совесть потерял!» - возмущению соседей не было границ.
Когда они ушли, я сказал своему другану:
- Завтра же снова начинаешь ходить отмечаться в милицию! Или я тебя отправлю в детский дом.
- Да я уже приколотил! - как ни в чем ни бывало ответил тот и залез по своей дурацкой привычке прямо в валенках и буденовке под одеяло на мою кровать - отсыпаться с дороги.
Ну что с такого возьмешь! Подожду, пока проснется. А как проснется - расскажет, как его приняли в комсомол.
Пока Барсик спал, я обнаружил на столе кучу каких-то его бумаг. Взяв первую попавшуюся, я понял, что это черновик его заявления о вступлении в комсомол. Написано было буквально следующее:
«Прашу миня принять в камсамолъ, патамушта миня в свое время не взяли туда, сколько бы я ни крестился и не божился, что не мог быть пивонеромъ патамушта у миня было трудное рабоче-крестьянское кошачье детство». (дальше неразборчиво и зачеркнуто) … И - подпись: «буденовецъ Красной Армии Барсик, он же пилотъ овиасыи страны саветовъ».
«Хуже Брежнева», - подумал я. Впрочем, к косноязычию своего лучшего другана я уже привык и особо не удивлялся.

Проспав несколько дней, Барсик, наконец, отоспался и рассказал о том, как его в Новосибирске приняли в комсомол.
Конечно, сначала Барсика, как и положено, приняли в пионеры, а ужe из пионеров - в комсомол. Всё дело заняло-то всего полдня. Но какими насыщенными были эти часы! Достаточно сказать, что этот с*кин кот успел за такой короткий промежуток времени добиться своим поведением, чтобы его, едва приняв, успели исключить из пионеров, но потом, вняв его нытью, обратно приняли (и то больше потому, чтобы показатели принимаемости в пионеры у себя не портить).
А исключили его из пионеров за то, что едва он по слогам прочитал по бумажке клятву пионера, и ему повязали кумачовый галстук, как он тут же убежал в Оперный театр, где с кряхтением, отрясая с себя пыль, вылез на сцену из люка в полу в самый трагичный момент психоделической постановки «Фауста». В зале раздались смешки, и нетленный шедевр современного модернистского театра превратился в комедию. Так Барсик снова оказался в том же отделении милиции, где уже побывал один раз. Оттуда его забрали какие-то дети-пионеры, взявшие над ним, как над трудновоспитуемым, шефство.
Потом было собрание пионерской дружины, на котором Барсика сначала долго стыдили, а потом единогласно исключили из пионеров обратно в октябрята.
Но не выдержав последовавшего за этим полуторачасового нудного кошачьего воя, пионеры взяли с Барсика честное кошачье-октябрятское слово, что он больше не будет лазить по подвалам Новосибирского Театра оперы и балета, приняли обратно в пионеры и отправили к комсомольцам, сунув в лапы не самую лучшую характеристику.
На бюро комсомола в тот же день устроили голосование и приняли Барсика в комсомол (большинством голосов при перевесе в один голос и при двадцати двух воздержавшихся). На собеседовании ему, как старому бойцу Красной Армии был задан лишь один, чисто формальный вопрос: «В каком году свершилась революция семнадцатого года?» Барсик сначала ответил неверно. Ему сказали: «Думай, Барсик, думай!» И тут, к своей чести, Барсик не растерялся и ответил правильно. Его похвалили, долго жали мохнатую лапу и, наконец, прицепили на грудь заветный комсомольский значок. Потом пили чай, рассматривая Барсиково снаряжение - буденовку, деревянный пистолет в самодельной кобуре… Дальше Барсик хотел пойти обратно к пионерам, принявшим его в свои ряды, чтобы рассказать им о своей боевой юности, но комсомольцы, посовещавшись, отвели его на Вокзал, и проследили, чтобы Барсик не спрыгнул с поезда при отправлении. Вскоре Барсик был дома.
В школу он не ходит - лень ему, а ходит (точнее - марширует) по подоконнику в своих валенках и буденовке и поет «Взвейтесь!» да «развейтесь!» Надоел уже - совершенно невозможно при нем работать!
Кстати, бумажка, которую он в рамке под стеклом приколотил над кроватью, - это та самая не слишком лестная характеристика, выданная Барсику пионерами для предъявления на комсомольском бюро.

Добавлено спустя 1 день 1 час 14 минут 17 секунд:
Новая обуза свалилась, откуда и не ждал. Из какого-то комитета пришли неизвестные мне люди в кожаных куртках, среди них была одна «женщина, переодетая мужчиной» - в галифе и сапогах. Требовали уплатить за Барсика, как за комсомольца, членские взносы за полгода вперед.
Я им говорю:
- Он в пионерах-то не больше часа пробыл, как его исключили (правда, потом обратно приняли), а уж в комсомоле точно не больше недели продержится. И то только потому, что пока в школу не ходит. А как пойдет - обязательно что-нибудь натворит. Буду платить не вперед, а по факту пребывания его в комсомоле - ровно столько, сколько дней, а то и часов, он там пробудет.
А они стоят на своем.
Сошлись на том, что я уплачу за полгода, но по 2 коп. за месяц. Мотивация простая: мы в свое время в школе, как неработающие, именно столько платили, и никаких новых правил нынешнего буржуазного порядка я знать не желаю. А Барсик у меня неработающий, хоть он и уверяет, что служил в «овиасыи».
Уплатил я им, - все же мы с Барсиком лучшие друганы по жизни, - как за друга не заплатить?
Комсомольцы ушли и увели Барсика к себе на какое-то собрание, пообещав записать его в революционный хоровой кружок, чтобы он там пел свои «Взвейтесь!» да «развейтесь!».
А я теперь сижу, перевариваю реалии начавшейся новой жизни.

Вместе с Барсиком болеем (простуда) . На форум лишь заглядываем изредка. Зато прочитали кучу книг (среди них один детектив, я, как всегда, не угадал, кто убийца, а Барсик так и подавно), посмотрели хорошие фильмы с дисков и нарисовали красивый натюрморт.

Добавлено спустя 1 день 16 часов 24 минуты 5 секунд:
Успешно закончили с Барсиком болеть (все же кошачий грипп - серьезная штука ). Прочитали за это время все новые книги, и даже стали перечитывать некоторые заново (в том числе и детектив; на этот раз мы с Барсиком правильно угадали, кто убийца). Посмотрели по выбору Барсика с диска все десять серий «Мастера и Маргариты», а те серии, где фигурирует кот Бегемот, так по два раза подряд - так Барсик захотел. Из-за этого нам не хватило времени нарисовать еще один красивый натюрморт (рисовал-то бы все равно я один, Барсик только руководил бы, да советы давал, лучше бы кисти мыл после работы да палитру чистил…)
Выздоровление всегда воодушевляет. Вот и Барсику пришла свежая идея (я такие его идеи называю не иначе, как «Барсиковы глупости») поехать устраивать «мировую революцию». Надоело ему ходить в школу, где он остался на второй год, на комсомольские собрания, на репетиции революционного хора, отмечаться в детской комнате милиции… Возмечтал Барсик бороться с силами зла мирового империализма, и теперь принуждает меня оформить на нас с ним шенгенскую визу и отправиться в Швейцарию, где как раз говорят и по-немецки, и по-французски. Я в ужасе, вяло сопротивляюсь. А Барсик уже вовсю пакует чемоданы, хотя с моей стороны никакой на то отмашки не было. Барсик даже сшил большое пестрое знамя с надписью: «Свободу товарищамъ неграмъ!»
Не знаю точно, чем дело кончится, но Барсик сидит на чемоданах, выжидающе поглядывая на меня. Так что, если нас не будет, значит - уехали. А если не вернемся - значит, погибли геройской смертью храбрых за правое дело всех трудящихся. Ну, лучше сказать, не погибли, а получили революционные ранения. Барсику больше нравится этот вариант, мне тоже. На том мы с ним, в конце концов, и порешили.


Добавлено спустя 5 часов 39 минут 5 секунд:
****************************
…
Письмо издалека:
Получили с Барсиком, что хотели, - по первому боевому революционному ранению (средней тяжести). Это надо было особо постараться (благодаря Барсику, конечно же), чтобы оказаться ранеными, если учесть, что здесь нам никто не мешал устраивать «мировую революцию за правое дело всех трудящихся». Ранеными мы оказались, сорвавшись с высокого склона, куда меня затащил Барсик, чтобы оттуда с пламенным призывом обратиться «к широким массам».
Получив синяки, шишки и ссадины на своих революционных телах, мы в итоге оказались в близлежащем госпитале при монастыре босоногих кармелиток (монахини здесь носят исключительно босоножки и пьют чай с карамельками).
Живем мы здесь в старинной готической келье с двориком. Лечат нас по средневековым рецептам. Питание нормальное, хотя и Адвент (Рождественский пост). Природа здесь живописная. Ходим вечерами с Барсиком купаться в озере среди гор, пока оно еще не совсем замерзло, - вот что значит революционная закалка! А по утрам для разнообразия впечатлений ходим в монастырскую капеллу на мессы, которые Барсик упорно называет «концертами органной музыки».
Приехать обратно скоро не обещаем, так как лечат здесь не как у нас, а основательно, т.е. долго. А мы, по-товарищески посовещавшись, решили, что нам как раз надо отдохнуть от утомительной революционной борьбы.
Все-таки мы с Барсиком все семьдесят лет советской власти друганы по жизни и понимаем друг друга с полуслова.

Vovka писал(а):Вместе с Барсиком ....... нарисовали красивый натюрморт.

Где же ваш с Барсиком натюрморт? Поместили бы в "наше творчество" для всеобщего обозрения.

Vovka писал(а):и отправиться в Швейцарию, где как раз говорят и по-немецки, и по-французски.

А что, Вовка, Барсик умеет и по-немецки, и по-французски мяукать?
И какие у вас там погоды? Тоже отпишите.

Мы уже вернулись из поездки - Барсика замучила ностальгия по родным осиновым рощам.
Дома нас, конечно же, ждала неприятность. Приходили из школы и сказали, что Барсика за хроническую неуспеваемость и многочисленные пропуски занятий оставили в классе на третий год. Я вздохнул и понял, что, придет время, и на четвертый год оставят. Так он до самой пенсии рискует просидеть в одном классе. В тетрадях и дневнике у него одни колы и двойки с минусами, редко - тройки с огромными минусами.
Кстати, я до сих пор не знаю, в каком классе учится (и будет учится третий год подряд) Барсик. Сам он не говорит - стесняется, а я тактично не спрашиваю. Бывая на классных собраниях, тоже не могу понять - какой это класс? - Учителя ничего не говорят, считая, видимо, что все и так знают, в каком классе учатся их подопечные. Так что, я могу быть уверенным только в одном - что Барсик еще не в десятом классе.
Смотрел его тетради, но они подписаны или просто: «Барсикава титратка», или полностью, с указанием класса, но номер класса никак нельзя разобрать из-за безобразного Барсикового почерка. Один раз мне показалось, что написано: «Титратка учиника 14-го класса…». Но ведь такого не бывает!
Впрочем, Барсика отношение к нему в школе ничуть не расстроило, хоть его и дразнят теперь на улице «третьегодником». Когда это происходит, он тут же бросается драться, и обидчики убегают с фингалами и громким рёвом.
За школьные дела и драки на улице Барсика долго «песочили» на очередном комсомольском собрании, чуть не исключили из комсомола до тех пор, «пока не исправится». Наивные! Как будто Барсика можно исправить!
Барсик же распевает свои «взвейтесь да развейтесь» и ходит с забинтованной головой. Он ее и здоровую-то любил бинтовать «для придания себе геройского вида», а уж после революционных ранений тем более не снимает повязку. Я даже задумался: может, Барсик и вправду немного «больной на голову»? - похоже на то. Сводил его на всякий случай в поликлинику, где ему по этому поводу сделали флюорографию. Флюорография Барсиковой грудной клетки показала, что все нормально, и я успокоился.
Приходили к нам в эти дни и из детской комнаты милиции. Отчитывали уже не столько Барсика, сколько меня. За то, что совсем за ним не слежу. Намекнули, что их терпение лопнуло, и если я не приму строгие меры в отношении Барсика, то он непременно вырастет бандитом и пустится во все тяжкие. Советовали пороть почаще, пока еще не поздно, но это никак не соответствует моим педагогическим принципам. Когда они уходили, Барсик показал им в окно кукиш, за что ему в ответ погрозили увесистым кулаком. Я на всякий случай перестал пускать Бариска на улицу, хоть и жаль его - он так любит кататься с горки на санках! Купил ему к Новому году красного революционного цвета штаны на лямках, - думаю, ему понравятся.

Добавлено спустя 2 часа 42 минуты 12 секунд:
*******************
Как-то за разговорами, вспоминая о своей поездке в Сибирь, Барсик обмолвился, что ни разу в жизни не бывал в театре, кроме подвалов Новосибирского Оперного. Я был очень удивлен, но тоже не мог вспомнить ни одного случая, чтобы я когда-нибудь взял Барсика с собой в театр. Сколько не собирался взять - обязательно он что-нибудь натворит перед этим, и его все время в наказание приходилось оставлять дома. На этот раз я решил исправить положение и купил билеты на «Лебединое озеро», посчитав, что смотреть этот балет - это будет очень по-советски.
Так получилось, что в Оперный мы приехали из разных мест. Я - из мастерской одного друга-художника, а Барсик - прямо из детской комнаты милиции, куда он заходил вечером отмечаться, чтобы уже не заходить после спектакля, когда будет поздно.
Я уже занял свое место в бельэтаже, как вдруг появился Барсик. Хоть я ему и говорил сотню раз, что в театр в джинсах, свитерах и сапогах порядочная публика не ходит, он все равно приперся в своих пимах и буденовке, да еще и с забинтованной головой. «Похоже на культпоход дурдомовцев», - подумал я. Мало того, Барсик начал мне рассказывать, что пролез в театр без билета, проскользнув между ног почтенной публики. Он же в фойе стырил программку, а в гардеробе - скоммунизмил бинокль.
Я его отругал, сказал, что не собираюсь из-за него позориться, дал ему денег и велел идти самому расплатиться за все и чтобы не забыл извиниться. Барсик нехотя, походкой вразвалочку пошел обратно. Через некоторое время он появился довольный, благоухающий шоколадом, лимонадом, пирожным и мороженым. Протянул мне две конфеты «Пилот» - вероятно, дали на сдачу в буфете. Ну что ты будешь с ним делать? Но только я начал отчитывать его, как вслед за третьим звонком люстры медленно начали гаснуть, полумрак сделал тусклой позолоту на ложах, и весь зал вскоре погрузился в темноту. Стихли шорохи в рядах зрителей, и раздались первые звуки увертюры. Воспользовавшись темнотой, я врезал Барсику подзатыльник. «Ты чего дерешься?! - завопил на весь зал Барсик. - А если бы я тебе так же врезал?» Оркестр на мгновение смолк, все в замешательстве завертели головами, но в темноте никто ничего не понял.
Остальную часть спектакля мы просидели как каменные, не глядя друг на друга. Были только слышны тихие Барсиковы комментарии: «Так-то и я могу скакать по сцене» и т.п. В антракте Барсик спустился к оркестровой яме и долго уговаривал разрешить ему поиграть «вон на том инструменте». К сожалению, я не рассмотрел на каком. Ему не дали. Барсик вернулся обиженный.
В конце спектакля он подытожил свои впечатления:
- Театр - искусство буржуазное. То ли дело сериал «Рабыня Изаура»! - про угнетаемую капиталистами трудящуюся.
Я устало молчал.

Надо же было такому случиться! - Барсика опознал на улице гардеробщик из Оперного театра, у которого Барсик стянул бинокль. Гардеробщик отвел Барсика в отделение, где того посадили на пятнадцать суток, да еще и постригли налысо.
Теперь Барсик уже дома. Представьте себе, что он еще и гордится своей новой прической! - Говорит, что специально постригся «под Котовского».
Но зимой с лысой головой все же холодно, и вот на днях Барсик появился передо мною в… парике! Ничуть не сомневаюсь, что он в отместку спер парик из костюмерной того же Оперного, проникнув туда через отдушину в подвале. Мало ему приключений.
Вы только представьте себе лысого кота с забинтованной головой, в пудреном белом парике «а ля Моцарт» с косичкой и черным бантом, поверх которого надета буденовка!
Вон он - в таком виде марширует прямо сейчас по подоконнику в своих валенках! Да еще распевает при этом «Марш сталинской авиации».
Я с ним замучился. Провожу воспитательные беседы, убеждая его свернуть с кривой дорожки, на которую он ступил. Барсик слушает, соглашается со мной (все же друзья), но я давно замечал, что нет у котов никакой совести и чувства ответственности, так что не особо ему доверяю, разве что как старому другу.
А познакомились мы с Барсиком еще до революции. Я тогда, будучи пацаном, учился живописи, посещая занятия в Обществе поощрения свободных искусств, а Барсик, переживая в тот период свое тяжелое рабоче-крестьянское кошачье детство, позировал нам на занятиях, подрабатывая натурщиком. С тех пор у меня сохранился его портрет, который так и называется «Портрет Барсика в детстве». (Я бы показал этот портрет, но Барсик ни в какую не соглашается, потому что он там изображен обнаженным. Сейчас хочу написать еще один его портрет - в парике; другого такого случая-то не будет).
Вот с тех пор мы с Барсиком лучшие друганы по жизни на протяжении всех семидесяти лет советской власти и до сих пор.

Неприятности последних дней и холод на улице, заставили нас с Барсиком сидеть дома. Зато мы с ним снова перечитали кучу книг. Читал, конечно, я, а Барсик только слушал да картинки рассматривал. Читать у Барсика плохо получается, читает он вслух, по слогам, по лености пропуская иногда целые страницы, уверяя, что просто «не заметил на них текста».
И вдруг, начитавшись разных приключенческих книг, Барсик выдал:
- А давай снова с тобой отправимся в путешествие? Только не в такое, как в последний раз в Швейцарию. Ну её!
- И куда? - полюбопытствовал я.
- Как куда? В путешествие!
И Барсик начал расписывать на словах (и откуда только фантазия взялась) какое это будет прекрасное путешествие. Как мы с ним пойдем пешком по таинственной дороге между скал, горных круч, полей, лугов, лесов, рек и озер. Как будем останавливаться на ночлег то в каком-нибудь тоже таинственном монастыре или скиту, то в сохранившемся со времен СССР сельсовете на диване в кабинете председателя, то в гостинице небольшого городка, в котором на днях произошло таинственное убийство, и мы поможем в его раскрытии.
Я слушал и тихо обалдевал. Давно не слыхал я от Барсика такой ахинеи.
А Барсик вдохновенно продолжал:
- А однажды мы придем в такой город, где все сохранилось как в довоенные годы. Даже парашютная вышка в парке. Я там был и даже с вышки прыгал - меня пионеры к зонтику привязали и сбросили…
- Когда это ты там был?
- Как когда? В довоенные годы и был!
- И ты всерьез думаешь, что там всё до сих пор сохранилось в неизменном виде?
- Ну конечно! А как же иначе? Ведь люди-то там живут все те же!
- Какие это ещё «всё те же люди»?
- Ну, жители этого довоенного городка, конечно же.
- И где он, этот городок, скажи на милость? - я начинал терять терпение.
- Вот! - сказал Барсик и нарисовал на листке бумаги какие-то лини, пятна, а в середине кружок.
Ткнув лапой в кружок, он сказал:
- Вот этот город на карте. Видишь?
- Вижу какие-то почеркушки.
Барсик обиженно засопел. Он нырнул под мою кровать, где у него был устроен тайник, и достал оттуда какой-то камешек. Обыкновенный камешек, каких много валяется где угодно.
- Вот - доказательство! - торжествующе произнес он.
- Доказательство чего?
- Что город, о котором я говорю, существует. Этот камешек я захватил оттуда на память. Не станешь же ты теперь возражать.
Я даже не нашелся что ответить. А Барсик, посчитав, что вполне меня убедил, продолжал расписывать прелести нашего путешествия и интересные места, которые он мне обязательно покажет.
В пылу приготовлений к большому вояжу Барсик даже попросил у меня 24 копейки - заплатить комсомольские взносы за год вперед, на всё то время, пока мы находимся в путешествии. И еще сказал, что ему надо на пару часов отлучиться вечером из дома.
- А вдруг из милиции придут проверять тебя? - спросил я.
- Так я к ним и пойду, - ответил Барсик. - Хочу сразу отметиться в журналах за все дни будущего года. Это и займет часа два.
- Кто это тебе разрешит?
- Да я уже договорился. Они даже обрадовались, что я наконец-то исчезну из города.
- Ну раз так…
Барсик после этого еще долго что-то мне говорил, убеждая меня согласиться на задуманное им путешествие. И мало-помалу во мне зашевелился какой-то детско-юношеский романтический дух. Я подумал: «А почему бы и нет? Почему Барсик обязательно не прав? И разве я что-то потеряю, если не соглашусь? Скорее, наоборот. Мы пойдем пешком, возьмем лишь легкие рюкзачки со всем необходимым, наденем удобную для дороги одежду, а на случай дождя - прихватим длинные непромокаемые плащи с капюшонами как у монахов-капуцинов или романтических рыцарей…»
- И когда мы выходим в поход? - нетерпеливо спросил я, прерывая Барсиковы словоизлияния.
- Весной! - не задумываясь отвечал Барсик. - А поскольку всё, что после Нового года, у нас уже весна, значит, вот сразу после Нового года и выйдем.
На том мы и порешили. Так что, после Нового года нас не будет дома - мы будем в путешествии. А до Нового года нам тоже будет не до всего остального - будем готовиться к странствиям, - дело это обстоятельное, на это уйдет несколько оставшихся до праздника дней.
Само же наше путешествие - это уже будет совершенно другая история, которая в прежний рассказ про нас с Барсиком уже не впишется. Потому я здесь могу спокойно поставить точку и написать:
КОНЕЦ.



Добавлено спустя 2 дня 22 часа 10 минут 24 секунды:
****************************


Добавлено спустя 1 день 22 часа 44 минуты 41 секунду:
Мы с Барсиком почти уже ушли в путешествие, Барсик даже рисунок на эту тему нарисовал (см. выше).
О путешествии нашем я ничего писать не буду. Надо всё же в путешествии отдохнуть и от форума, и от описаний Барсиковых глупостей.
И кроме Барсика у меня было немало друзей. Один из них - Колька, - Колян, как сказали бы сейчас. Но тогда так не говорили. Мы с ним вместе в одной группе в училище были. А Барсик, по его рассказам, в это время как раз в «овиасыи» служил, если ему, конечно, верить (а как ему верить, если он даже годы, когда он там служил, не может назвать? - то до войны, то после…).
Вот про Кольку, может быть, расскажу. Ну, и про себя придется тоже, иначе никакого рассказа не получится.
Жили мы тогда в одном городке…


В ГОРОДКЕ

1

Погода теплая, март. На душе легко - завтра воскресенье. Иду по улице вдоль старого фабричного забора, незаметно переходящего в забор городского сада, где летом играет духовой оркестр. Сверху шумит пролетающий кукурузник. Смотрю на цвет неба, - уже появилась привычка определять, что с чем из красок надо смешать, чтобы получить именно такой оттенок. Когда задержишься в художественном училище, чтобы дописать свой натюрморт, так за три часа сеанса так навсматриваешься в цвета и тончайшие оттенки, что потом особенно четко видишь их вокруг себя в природе.
Раньше я жил на железнодорожной станции - и не город и не деревня. Учиться ходил в соседнее село через лес. После семи классов переехал в городок в соседней области - продолжать учиться. Поступил в художественное училище. Живу на стипендию, подрабатываю. Узнав, что при в местном театрике открылась вечерняя студия, записался и туда. Там тоже талоны дают в столовку, из-за этого и пошел. Думал - продержусь хоть немного, отъемся. А там узнали, что рисовать учусь, дали подработку - помогать декорации писать на огромных холстах. И вообще, у них интересно, не совсем всё понятно только. Думаю, что это только поначалу. В училище художественном тоже поначалу всё не так оказалось, как мне представлялось, когда дома жил до поступления.
Горький дым из фабричных труб стелется книзу - значит, теплая погода еще продержится. Вот и старое двухэтажное здание общежития. Вход оформлен как терем - художественное выпиливание и цветная покраска в зеленых тонах. Преподаватели говорят, на зеленом ярче красное смотрится. В вестибюле - красный кумач, портрет вождя, лозунги, пальма в кадке. На этом красота заканчивается. В комнатах - как обычно. Живем по пять человек. А надо еще картон, холсты где-то разместить. Все стены для этого в гвоздях и длинных полках. Над дверями сколотили подобие антресолей. «Антресоли»! - я и слова-то такого раньше не слышал.
Генка перестилает свою постель, говорит мне:
- Где шлындаешь, Вовка? Знаешь ведь, что суббота, смена белья. Я за тебя получил - вон лежит. В следующий раз сам сдавай свое и получай чистое. Наши в баню ушли, иди тоже, а я позже пойду - занят буду до вечера.
Городок небольшой - здесь всё на одном пятачке. Баня - неподалеку. Как раз вон там, где ржавая церковная маковка торчит из-за крыши промтоварного.
Прохожу мимо церквушки среди старых деревьев. Говорят, вокруг нее кладбище было. Теперь за дырявым дощатым забором только несколько старых каменных памятников с крестами. Все крапивой, лопухами и малиной заросло. Через дыру в церковном заборе выйти к расположенной на задворках складов бане проще. От дыры до дыры на другом конце кладбища по льдистому, изрядно подтаявшему снегу протоптана тропинка.
Из городской бани уже выходят наши. Толкают друг дружку, смеются.
- Что, Вовка, вечером делаешь?
- Мне в театральную студию.
- Далась она тебе!
- Далась.
Я подзываю Кольку, моего друга, и говорю:
- Если хочешь, можешь пойти со мной. Помощь требуется - рук не хватает.
- А что делать надо?
- Задник для сцены закончить. Да ты не пугайся, что он большой. Там для того и кисти не как у нас - со швабру величиной.
- Ну раз со швабру, тогда можно. А талон в столовку дадут?
- Обещали, я ж не просто так тебя им предлагал в помощники.
- Тогда лады.
Мы обмениваемся дружескими тумаками и каждый из нас идет дальше по своим делам.
Погода теплая, воздух весенний. А идешь после бани - так особенно легко дышится. И так приятно сознавать, что завтра - выходной. Делай что хочешь!

2

В театре Колька был не раз - нас иногда туда в культпоходы водят перед революционными праздниками. А вот за кулисами сцены - он впервые. Знакомлю его с нашими студийцами, они не художники, и здесь мы не задерживаемся. Прямо к кабинету Игоря Николаевича, директора и вообще самого главного здесь, идем.
Игорь Николаевич заправляет в театре всем. Кто говорит, что он из ссыльных. А кто - что из эвакуированных. Но точно не местный. Из какого-то крупного города приехал, да так и остался здесь. «Спокойнее в вашем городке, и природу я люблю», - кратко отвечает на расспросы.
Игорь Николаевич встретил Кольку уважительно, называл исключительно Николаем и на «вы», чем поверг моего друга в некоторое смущение и робость. Строгий костюм и безукоризненно белые манжеты рядом с гимнастерками нашей училищной формы производили странное впечатление. Перед нами стоял человек из другого мира. Мог ли я тогда знать, что через много лет подобные манжеты станут обязательной нормой для меня самого?
А потом мы прошли в длинный сарай, то есть в мастерские, где на широком полу уже было разостлано полотнище нового задника. Я кратко объяснил Кольке, что от него требуется, и поставил на самый легкий участок - крыть готовыми колерами небо от края до края холста. И началась работа.
Вместо талонов нам принесли сухой паек - банку консервов на двоих, хлеб и по паре вареных картофелин. Без соли, конечно. Соль мы потихоньку достали из шкафчика, принадлежность которого кому-либо раньше я никак не мог установить. Позже выяснилось, что это шкафчик уволенного за пьянство и прогулы дворника. А новым дворником так никого и не приняли, - вышестоящее начальство ставку дворника забрало для своих нужд. А раз так - значит, шкафчик ничей, общий, значит, - можно соль брать. Иначе бы не взяли никогда. Мы с Колькой принципиальные.
- И тебе здесь нравится? - еще не прожевав, спрашивает Колька.
- Нет, не в том смысле, что здесь деньги платят и хавку дают, а вот интересно тебе здесь или нет? - уточняет он свой вопрос.
Я неопределенно пожимаю плечами, так у пацанов принято - не выдавать свои чувства сразу. Неторопливо подливаю в кружку чай из чайника с горячей печки.
- Не знаю, - говорю с деланным равнодушием, - в студии непривычно всё, оттого и кажется интересным. А вот возить шваброй по холсту - когда увлечешься - интересно, а когда нет настроения - какое уж тут удовольствие? Игорь Николаевич - тот хороший. Были бы все начальники такие.
- Ну да, может, и хороший, да только не знаешь, как держать себя с таким.
- Мне тоже так раньше казалось, а теперь привык и ничего. Он не ругается никогда и всегда подскажет, поможет, если к нему обратиться.
- А что вы на занятиях в студии делаете?
- Ну пока ничего особенного. Говорить четко учимся, двигаться на сцене. Это только из зрительного зала кажется, что все у актеров так естественно получается. На самом деле там все не так, все преувеличено - и голос, и грим, и движения. Иначе с задних рядов никто ничего не услышит и не разглядит.
- Не понимаю - зачем тебе это нужно? В кино интереснее.
Всем хорош мой друг Колька. Вот только некоторых вещей не понимает.
Снова с деланным равнодушием в тон ему отвечаю:
- В кино - да. Только Игорь Николаевич говорит, что и там учиться много надо, чтобы играть. И что в кино играют совсем не так, как в театре.
- Велика важность - так или не так! Говори и делай всё, как в жизни бывает, вот и вся премудрость. Вот мы рисуем всё как в жизни, чего ж еще?
- И в живописи есть свои приемы…
Колька молчит. Мы моем кисти, испачканный пол, руки, свои лица, которых касались измазанными в краске руками… Уходим, работа закончена.

3

В нашей комнате в училищном общежитии только мы с Колькой. Все разъехались вечерним поездом на выходной по домам. Мы с Колькой - издалека, дома бываем только на каникулах, и если есть деньги ехать. Потому и сдружились, что сами обстоятельства заставляют быть вместе.
Не спалось. Завтра воскресенье, можно спать до обеда. Отосплюсь. Всю неделю я так занят - то в училище, то в студии, то декорации малюю, - устаю сильно. Вот и рад каждому выходному. От этого счастливого чувства свободы длиною в один день и не спалось. Лежу, глаза в потолок.
Нет, я зря думал, что Колькин интерес к театру деланный. Понадобилось совсем немного времени, чтобы он снова спросил:
- Вовка! А расскажи про театр. Расскажешь?
- Тоже не спится?
Колька промолчал. А я задумался. Вдруг понял, что рассказывать о студии - это только расписание занятий излагать. А вот чтобы самую суть, которую и сам-то я еще не уловил, - что же это за странная, таинственная, интересная и такая заманчивая штука - театр, которая непонятно чем и как влечет тебя день ото дня все сильнее, - вот это как объяснишь? Я и молчу, не в силах собраться с мыслями.
- Устал сегодня? - спрашивает Колька.
- Не-а…
Помолчали.
Я не заметил, как провалился в глубокий сон до самого обеда следующего дня. Выходного дня.

Во время нашего путешествия мы много фотографировали, но и я еще и делал зарисовки, наброски. Рисовал я, а Барсик активно «помогал советами», путаясь под ногами.

Сам Барсик иногда фотографировал (лучше не показывать - так получается, конечно, только у Барсика).
Барсик так хотел тоже научиться рисовать, что, прослышав о том, что художники в учебных целях копируют работы старых мастеров, пристроился однажды у окна в зале Старой Мюнхенской Пинакотеки и, подышав на оконное стекло, стал рисовать лапой на его запотевшей поверхности «картину», старательно срисовывая ее с какой-то висящей напротив «Мадонны». За этим занятием его и застукал местный охранник. Отшлепав Барсика на месте преступления, он вывел его на улицу за ухо, проведя через всю большую анфиладу мимо взирающих на это печальное происшествие персонажей картин Рембрандта и Рубенса, Ван-Дейка, Тьеполо, и других великих художников.
Меня в это время, жаль, не было рядом (я как раз старательно изучал в соседних залах огромные золоченые готические алтари), а то бы я объяснил охраннику, что животных мучить нельзя, и что, вообще, коты - они тоже люди, особенно Барсик. Впрочем, нет худа без добра. Меня не было рядом, но зато мне и не пришлось платить очередной штраф за Барсиково поведение в общественном месте.
Расстроенный Барсик потом весь остаток дня рассказывал мне, чтó он сделает с охранником, когда подкараулит его в темное время суток где-нибудь на пустынной окраинной улице.
Но на следующий день он уже забыл о происшествии и стал просить у меня масляные краски, чтобы всерьез заняться живописью. Я краски не дал. Не потому что красок жалко (хотя, и это тоже ), а потому что не хотелось потом отмывать от них Барсика. Сказал, пусть обходится цветными карандашами, ничего с ним не случится. Барсик посопел, посопел, но карандаши взял. Последовавшие за этим его рисунки я здесь не показываю, чтобы никто не подумал, что я издеваюсь над зрителями.
И всё же Барсик однажды как-то изловчился, и ночью, преступно пользуясь тем, что коты в темноте видят так же хорошо, как днем, а то даже и ещё лучше, взял мои краски, пока я спал, выдавил из тюбиков на холст понравившиеся цвета и художественно размазал, использую свои мохнатые лапы как флейцевые кисти. Проснувшись, я был в ужасе. Но присмотревшись, нашел в «картине» Барсика некоторое внешнее сходство с одним из шестидесяти вариантов «Горы св. Виктории» Сезанна, о чем имел неосторожность сказать вслух. Барсик тут же возгордился. И не дождавшись, когда его «шедевр» окончательно просохнет, однажды утром стащил его куда-то. Вернулся раздутый от гордости как индюк, победно размахивая купюрой в 100 евро. На эти деньги он накупил себе красок и холстов на картоне и теперь творит без передышки. Новые картины уже не продает, а накапливает «для персональной выставки». Я только тихо ахаю, а вечерами замачиваю Барсика в ванне и оттираю потом с него разноцветные масляные пятна. Барсик с этими пятнами - сам как картина. Такие дела.

Барсик очень жалел, что плохо говорит по-немецки. «Плохо» - это значит, что кроме «Хэнде хох» и «Гитлер капут» ничего не знает. С великим трудом я заставил его выучить слово «verboten!» и держать себя в хорошей узде там, где он хоть краем глаза увидит надпись с этим словом. Платить штрафы за кота, хоть он мне и друг все 70 лет советской власти, мне совсем не хотелось.
Погода ужасная - на Рождество, говорят, было +20, а к концу зимы - снегопады. Но ничего удивительного. Здесь если раз в несколько лет на Рождество выпадет 1 мм снега, это считается целым событием, радость местных жителей не ведает предела.
Приходилось выезжать в Альпы, где снег - не проблема, чтобы Барсик мог покататься с горы на санках. На лыжах он ходит и катается плохо, а на санках - очень любит. Спускаясь с горы, он обычно развивал такую скорость, что с визгом сшибал на своем пути все, что попадалось, особенно лыжников. Я никогда не рисковал согласиться на его предложение хоть один разок прокатиться с ним на его скоростных санях.

Ездили с Барсиком в один древний монастырь. Барсик купил себе католические четки и, с благочестивым видом перебирая бусины, любил тихо сидеть в часы отдыха в пустынном монастырском соборе на скамейке перед алтарем. Церковные старушки умилялись, хвалили его, одна даже подарила ему потрепанный молитвенник на латыни. Барсик раскрывал его, делая вид, что понимает текст, но не замечая при том, что иной раз держит книжечку вверх ногами.
Жили мы в гостинице для паломников при монастыре на холме. Иногда помогали монахам-бенедиктинцам в саду Кройтенгартен (Kräutergarten), где росли «крауты» (? - не знаю, как по-русски) - растения, используемые здесь повсеместно как приправа. Эту травку добавляют даже в молочные продукты - сыр и творог.
На солодовые плантации я Барсика не водил (в монастыре варят знаменитое на весь мир пиво с маркой монастыря). Хотя здесь производят шесть сортов светлого и темного пива повышенной плотности, я никогда не позволял Барсику его употреблять. Разве что иногда, по «престольным праздникам» - разрешал немного безалкогольного пива, объясняя другим, что он у меня «за рулем». Баварцы при этом одобрительно кивали Барсику: «Ganz guter Kerl!» - «Славный парень!»
Но Барсику пива и не надо было. Он быстро по нюху разыскал поблизости сад лекарственных трав и начал пропадать там по полдня. К нам в гостиницу зачастили озабоченные монахи, спрашивая - не видели ли мы, кто это в саду выдирает с корнем растения валерианы и, пожевав, бросает тут же? При этом они подозрительно посматривали на Барсика, принимавшего при том самый невинный вид.
Кончилось все дело тем, что однажды я увидел из окна, как молодой послушник вел за ухо упиравшегося Барсика из аптекарского сада прямо к апартаментам настоятеля-аббата. А чуть позже, совершая прогулку по очаровательным монастырским уголкам, я заметил Барсика, драившего полы в огромной галерее (Kreuzgang), окружавшей квадратный двор при соборе. При расспросах позже, Барсик старательно уверял меня, что это был не он, а какой-то другой, похожий на него кот. Ага, так я ему и поверил! Не будет лазить по чужим огородам!
После беседы с аббатом Барсик, вроде, почти исправился. Однажды я даже видел его выходящим из исповедальни в соборе. Он вышел оттуда с видом кота, у которого камень с сердца свалился после процедуры покаяния и отпущения грехов - довольный и умиротворенный. Почти в тот же момент из второй половинки исповедальни, где сидит священник, в величайшем смятении выскочил исповедовавший Барсика монах. Монах обеими руками держался за голову, на нем лица не было. «Это невозможно!» - в ужасе шептал он.
Что уж там произошло, о чем Барсик поведал монаху-священнику - навсегда осталось тайной только их обоих.
Но вечером того же дня кто-то из монахов в разговоре с нами словно невзначай обронил фразу о том, что скоро в аббатство прибывает большая группа паломников. Он больше ничего не сказал, но я уже умел ориентироваться в этом мире полунамеков, где никогда ничего не говорится прямо. Мы собрали рюкзачки, и наутро, поблагодарив братию за гостеприимство, отправились тропою, вьющейся вдоль ручья между альпийских скал, дальше. Нам сказали, что если мы пойдем, не сворачивая с тропы, то выйдем в одно интересное место, где нам, вероятно, очень понравится.

Вот это и есть Альпы. Здесь они очень хмурые, а бывают солнечные, бывают туманные, бывают цветущие....

Хижина в горах Швейцарии:

Вот так фотографирует Барсик, если ему дать фотокамеру:

А это фоткал ни Барсик (ему нельзя доверять), ни я (руки-то заняты) ........

Голос диктора за кадром:
- Лыжники, - подумал Штирлиц.
- Штирлиц! - подумали лыжники...

Сам Барсик не разрешил публиковать его фото, поэтому его здесь нет. Мотивация: якобы он "не в форме был". А чего на него смотреть - кот, он и есть кот, только огромный.
Смешно даже, когда его местные называли Herr Barssik или monsieur Barsik.

Vovka писал(а):Сам Барсик не разрешил публиковать его фото, поэтому его здесь нет. Мотивация: якобы он "не в форме был". А чего на него смотреть - кот, он и есть кот, только огромный.
Смешно даже, когда его местные называли Herr Barssik или monsieur Barsik.

Передай Барсику, что когда дорастёт от "месье" до "монсеньора", тогда пусть и стесняется. А пока рановато

Мой кот, Вильсон. 1994 года рождения. Чистокровный сибиряк.


В силу преклонного возраста застать бодрствующим проблематично. Постоянно спит.



Пришлось даже немного разозлить, что-бы сфоткать.

Или снять с довольствия, что-бы застать у миски.