А все октябрь за окном шумит,
и переулок за ночь перемыт
не раз, не два холодною водой,
и подворотни дышат пустотой.
Теперь все позже гаснут фонари,
неясный свет октябрьской зари
не заполняет мёрзлые предместья,
и все ползет по фабрикам туман,
еще не прояснившимся умам
мерещатся последние известья,
и тарахтя и стеклами, и жестью,
трамваи проезжают по домам.
[...]
Что далее. А далее - зима.
Пока пишу, остывшие дома
на кухнях заворачивают кран,
прокладывают вату между рам,
теперь ты домосед и звездочет,
октябрьский воздух в форточку течет,
к зиме, к зиме все движется в умах,
и я гляжу, как за церковным садом
железо крыш на выцветших домах
волнуется, готовясь к снегопадам.

И.Бродский

Распишется звездами небо, уймутся дневные боли,
По белому чистому снегу ляжет струною тропинка.
Этой тропинкой мне бы бежать по чистому полю,
Храня в своих мыслях небыль прозрачную, словно льдинка.

Пусть эта небыль будет в будущем или в прошлом,
Пусть ни уму ни сердцу, пусть вопреки всем бедам,
Пусть непонятна людям, но она будет просто
Дверцею в наше детство сладкое, как конфеты.

Чтобы опять мальчишкой стал я, хоть на мгновение,
Чтобы опять без меры радости и печали,
Чтобы читать мне книги вновь до самозабвения,
Чтобы имел я веру ту, что мы утеряли.

Маленькая лазейка для взрослого нашего мира,
Это ли не находка, это ли не отрада?
Низенькая скамейка, старенькая квартира,
Тихой печали нотка - большего и не надо.

Добавлено спустя 1 минуту 59 секунд:
Кони, с пеной у рта,
Несутся в безудержном скоке.
Мелькнет за верстою верста,
И ветром лишь волосы бросит.

Закушены удила,
И вожжи на спины брошены,
И пыльная стелется мгла,
И пылью лицо припорошено.

Безумный цокот копыт,
Безумны глаза возницы,
Ослепшей птицей летит,
Без твердой руки, колесница.

И мчится куда — неизвестно,
Лишь гривы по ветру вьются,
И тесно им в мире, тесно,
И вскачь к горизонту рвутся!

И пусть он недосягаем -
Неведом нам мелкий страх!
Мы мысли не допускаем,
Что впереди — овраг!

Добавлено спустя 58 секунд:
Детские воспоминания,
Забытые ощущения,
Маленький путь познания
Огромного назначения.

Как бегали босоногими,
Как по деревьям лазали,
Как были матери строгие
И йодом болячки мазали.

И вновь и вновь возвращаемся
В детство своими мыслями.
Пусть с возрастом изменяемся
Вовсе, порою, немыслимо!

Серьезные и устроенные,
Солидные и уверенные.
Но все сильней беспокоим мы
Наши года отмерянные.

И дальше чем забираемся.
Чем более лет за плечами,
Тем чаще нам вспоминается
Детство, что без печали.

Ах этот закон инерции,
И нам от него не деться.
Чем холоднее на сердце -
Дороже нам память детства!

Добавлено спустя 1 минуту 14 секунд:
Ты висишь на стене одинокая,
Позабытая, позаброшена.
И на струнах твоих пыль глубокая,
Как печаль сединой припорошена.

Ты звучала струной сладкогласною,
Украшая мое одиночество.
Позабыл тебя, моя ласковая,
Моя милая, непорочная.

Обнимал тебя, прижимал к груди,
Клялся я тебе в вечной верности.
Со стены с упреком в лицо глядишь,
Как живой пример вечной нежности.

Ты не верь другим, что изменщик я,
Ты не слушай их речи склочные,
Ровно на всю жизнь ты любовь моя.
Моя милая, непорочная!

Кладбище под Парижем.
Автор:Роберт Рождественский


Малая церковка. Свечи оплывшие.
Камень дождями изрыт добела.
Здесь похоронены бывшие. Бывшие.
Кладбище Сан-Женевьев-де-Буа.
Здесь похоронены сны и молитвы.
Слезы и доблесть.
"Прощай!" и "Ура!".
Штабс-капитаны и гардемарины.
Хваты полковники и юнкера.
Белая гвардия, белая стая.
Белое воинство, белая кость…
Влажные плиты травой порастают.
Русские буквы. Французский погост…
Я прикасаюсь ладонью к истории.
Я прохожу по Гражданской войне..
Как же хотелось им в Первопрестольную
Въехать однажды на белом коне!..
Не было славы. Не стало и Родины.
Сердца не стало.
А память- была..
Ваши сиятельства, их благородия-
Вместе на Сан-Женевьев-де-Буа.
Плотно лежат они, вдоволь познавши
Муки свои и дороги свои.
Все-таки - русские. Вроде бы - наши.
Только не наши скорей,
А ничьи…
Как они после- забытые, бывшие
Все проклиная и нынче и впредь,
Рвались взглянуть на неё -
Победившую, пусть непонятную,
Пусть непростившую,
Землю родимую, и умереть…
Полдень.
Березовый отсвет покоя.
В небе российские купола.
И облака, будто белые кони,
Мчатся над Сан-Женевьев-де-Буа.

Добавлено спустя 59 секунд:
Поручик Голицын
Автор: Михаил Звездинский

Четвертые сутки пылают станицы,
По Дону гуляет большая война,
Не падайте духом, поручик Голицын,
Корнет Оболенский, налейте вина!

А где-то их тройки проносятся к “Яру”,
Луна равнодушная смотрит им вслед.
А в комнатах наших сидят комиссары,
И девочек наших ведут в кабинет.

Мы сумрачным Доном идем эскадроном,
Так благослови нас, Россия-страна!
Корнет Оболенский, раздайте патроны,
Поручик Голицын, надеть ордена!

Ведь завтра под утро на красную сволочь
Развернутой лавой пойдет эскадрон,
Спустилась на Родину черная полночь,
Сверкают лишь звездочки наших погон.

За павших друзей, за поруганный кров наш,
За все комиссарам заплатим сполна,
Поручик Голицын, к атаке готовьтесь,
Корнет Оболенский, седлайте коня!

А воздух Отчизны прозрачный и синий,
Да горькая пыль деревенских дорог,
Они за Россию, и мы за Россию,
Корнет Оболенский, так с кем же наш Бог?

Мелькают Арбатом знакомые лица,
Хмельные цыганки приходят во снах,
За что же мы, дрались поручик Голицын,
И что теперь толку в твоих орденах?

Напрасно невесты нас ждут в Петербурге,
И ночи в собранье, увы, не для нас,
Теперь за спиною окопы и вьюги,
Оставлены нами и Крым, и Кавказ.

Над нами кружат черно-красные птицы,
Три года прошли, как безрадостный сон.
Оставьте надежды, поручик Голицын,
В стволе остается последний патрон.

А утром, как прежде, забрезжило солнце,
Корабль “Император” застыл, как стрела,
Поручик Голицын, быть может, вернемся,
К чему нам, поручик, чужая страна?

Подрублены корни, разграблены гнезда,
И наших любимых давно уже нет.
Поручик, на Родину мы не вернемся,
Встает над Россией кровавый рассвет.
1961

Добавлено спустя 49 секунд:
Поручик Голицын
Обработка Жанны Бичевской

Четвертые сутки пылает станица.
Потеет дождями донская весна.
Не падайте духом, поручик Голицын,
Корнет Оболенский, налейте вина.

Над Доном угрюмым ведем эскадроны,-
Нас благословляет Россия-страна
Поручик Голицын, раздайте патроны,
Корнет Оболенский, седлайте коня.

Мелькают Арбатом знакомые лица,
Шальная цыганка проносится в снах...
Все будет прекрасно, поручик Голицын -
За все тот, кто должен, получит сполна.

А где-то ведь рядом проносятся тройки.
Увы, мы не знаем, в чем наша вина.
Поручик Голицын, так будьте же стойки,
Корнет Оболенский, налейте вина.

Ах, русское солнце, великое солнце!
Уж не изменить нам курс корабля...
Поручик Голицын, а может, вернемся,
Зачем нам, дружище чужая земля?

Четвертые сутки пылают станицы,
Потеет дождями донская весна.
Всем бросить патроны, уж скоро граница,
А всем офицерам надеть ордена!

Добавлено спустя 54 секунды:
Не надо грустить, господа офицеры
Автор: Владимир Роменский

Не надо грустить, господа офицеры,
Что мы потеряли - уже не вернуть...
Пусть нету отечества, нету уж веры,
И кровью отмечен нелёгкий наш путь.

Пусть мы неприятелем к Дону прижаты –
За нами осталась полоска земли...
Пылают станицы, посёлки и хаты,-
А что же ещё там поджечь не смогли?

Оставьте, поручик, стакан самогона,-
Ведь вы не найдёте забвенья в вине,
Быть может, командовать вам эскадроном,-
Чему удивляться - все мы на войне...

И вы, капитан, не тянитесь к бутылке,
Юнцам подавая ненужный пример,
Я знаю, что ваши родные в Бутырке,-
Но вы ж не мальчишка, ведь вы - офицер.

Пусть нас обдувает степными ветрами,
Никто не узнает, где мы полегли.
А чтобы Россия всегда была с нами,-
Возьмите по горсточке русской земли.

По нашим следам смерть над степью несётся,-
Спасибо, друзья, что я здесь не один.
Погибнуть и мне в этой схватке придётся –
Ведь я тоже русский, и я - дворянин.

Добавлено спустя 37 секунд:
Прощальная
Автор: Владимир Роменский

Степь, прошитая пулями, обнимала меня,
И полынь обгоревшая, накормила коня;
Вся Россия истоптана, слезы льются рекой;
Это Родина детства, мне не нужно другой.

Наше лето последнее, рощи плачут по нам,
Я земле низко кланяюсь, поклонюсь я церквам;
Все здесь будет поругано, той России уж нет,
И как рок приближается наш последний рассвет.

Так прощайте полковник, до свиданья, корнет,
Я же в званьи поручика встречу этот рассвет;
Шашки вынем мы наголо на последний наш бой,
Эх, земля моя русская, я прощаюсь с тобой.

Утром кровью окрасится и луга и ковыль,
Станет розово-алою придорожная пыль;
Без крестов, без священников нас оставят лежать,
Будут ветры российские панихиды справлять.

Степь порублена шашками, похоронят меня,
Ветры с Дона привольные, заберите коня;
Пусть гуляет он по степи, не доставшись врагам,
Был он другом мне преданным, я друзей не предам.

Добавлено спустя 1 минуту 1 секунду:
Отступали войска по степи
Автор: Владимир Роменский

Отступали войска по степи,
Да испуганно лошади ржали,
Люди драться уже не могли,
А вокруг полыхали пожары.

Дон остался давно позади,
Впереди - неизвестность чужбины.
А в России - не видно ни зги,
Лишь усталые, потные спины...

Эти смутные годы боёв,
Безрассудных, кровавых и жутких...
"Здесь когда-то все было моё,
Господа, подождите минутку!"

Бредил так молодой капитан,
Что-то сжав побелевшей рукою.
Десять суток страдал он от ран,
Десять суток нёс смерть за собою.

"Господа! Скоро море - а там
Вы покинете русские воды...
Я вам символ России отдам,-
Сохраните его на все годы..."

Губы дрогнули, взгляд стал пустым,
Я глаза его помню поныне.
Из руки, что сжимал он живым,
Выпал кустик сгоревшей полыни...

Пролетели года, будто сон,
Кровь от старости в жилах уж стынет...
Я храню для себя и для вас
Этот кустик сгоревшей полыни...

Добавлено спустя 54 секунды:
Стихи Юрия Борисова

1. Белая песня

Все теперь против нас, будто мы и креста не носили.
Словно аспиды мы басурманской крови,
Даже места нам нет в ошалевшей от горя России,
И Господь нас не слышит - зови не зови.

Вот уж год мы не спим, под мундирами прячем обиду,
Ждем холопскую пулю пониже петлиц.
Вот уж год, как Тобольск отзвонил по царю панихиду,
И предали анафеме души убийц.

И не Бог и не царь, и не боль и не совесть,
Все им "тюрьмы долой" да "пожар до небес".
И судьба нам читать эту страшную повесть
В воспаленных глазах матерей да невест.

И глядят нам во след они долго в безмолвном укоре,
Как покинутый дом на дорогу из тьмы.
Отступать дальше некуда - сзади Японское море,
Здесь кончается наша Россия и мы.

В красном Питере кружится, бесится белая вьюга,
Белый иней по стенам московских церквей,
В белом небе ни радости нет, ни испуга,
Только скорбь Божьей Матери в белой лампадке.
1967-1968

Добавлено спустя 2 минуты 6 секунд:
Перед боем

Закатилася зорька за лес, словно канула,
Понадвинулся неба холодный сапфир.
Может быть, и просил брат пощады у Каина,
Только нам не менять офицерский мундир.

Затаилася речка под низкими тучами,
Зашептала тревожная черная гать,
Мне письма написать не представилось случая,
Чтоб проститься с тобой да добра пожелать.

А на той стороне комиссарский редут - только тронь, а ну! -
Разорвет тишину пулеметами смерть.
Мы в ненастную ночь перейдем на ту сторону,
Чтоб в последней атаке себя не жалеть.

И присяга ясней, и. молитва навязчивей,
Когда бой безнадежен и чуда не жди.
Ты холодным штыком мое сердце горячее,
Не жалея мундир, осади, остуди.

Растревожится зорька пальбою да стонами,
Запрокинется в траву вчерашний корнет.
На убитом шинель с золотыми погонами.
Дорогое сукно спрячет сабельный след.

Да простит меня всё, что я кровью своею испачкаю,
И все те, обо мне чия память, крепка,
Как скатится слеза на мою фотокарточку
И закроет альбом дорогая рука.

3. По зеленым лугам и лесам...

По зеленым лугам и лесам,
По заснеженной царственной сини,
Может, кто-то другой или сам
Разбросал я себя по России.

Я живу за верстою версту,
Мое детство прошло скоморохом,
Чтоб потом золотому Христу
Поклониться с молитвенным вздохом.

Моя радость под солнцем росой
Засверкает в нехоженых травах,
Отгремит она первой грозой,
Заиграет в глазах браговаров.

Моя щедрость - на зависть царям
Как награда за боль и тревоги.
Теплым вечером млеет заря
Над березой у сонной дороги.

Я тоску под осенним дождем
Промочил и снегами забросил,
И с тех пор мы мучительно ждем,
Долго ждем, когда кончится осень.

Свою ненависть отдал врагу,
Сад украсил я нежностью легкой,
А печаль в деревянном гробу
Опустил под "аминь" на веревках.

Моя жизнь, словно краски холста, -
Для того, чтобы все могли видеть.
Оттого моя правда чиста:
Никого не забыть, не обидеть.

Мое счастье в зеленом пруду
Позапуталось в тине замшелой.
Я к пруду непременно приду
И нырну за ним с камнем на шее.

4. Справа маузер, слева эфес

Справа маузер, слева эфес
Острия златоустовской стали.
Продотряды громили окрест
Городов, что и так голодали.

И неслышно шла месть через лес
По тропинкам, что нам незнакомы.
Гулко ухал кулацкий обрез
Да ночами горели укомы.

Не хватало ни дней, ни ночей
На сумбур мировой заварухи.
Как садились юнцы на коней
Да усердно молились старухи!..

Перед пушками, как на парад,
Встали те, кто у Зимнего выжил...
Расстреляли мятежный Кронштадт,
Как когда-то Коммуну в Париже...

И не дрогнула ж чья-то рука
На приказ, что достоин Иуды,
Только дрогнули жерла слегка,
Ненасытные жерла орудий.

Справа маузер, слева эфес
Острия златоустовской стали.
Продотряды громили окрест
Городов, что и так голодали...

Добавлено спустя 51 секунду:
Ностальгическая

Заунывные песни летели
В край березовой русской тоски,
Где над детством моим отзвенели
Петербургских гимназий звонки.

Под кипящий янтарь оркестрантов,
Под могучее наше "Ура!"
Не меня ль государь-император
Из кадетов возвел в юнкера?

В синем небе литавры гремели
И чеканила поступь война.
И не мне ли глаза голубели
И махала рука из окна?

Мчались годы в простреленных верстах
По друзьям, не вернувшимся в ряд,
Что застыли в серебрянных росах
За Отечество и за царя.

Не меня ли вчера обнимали
Долгожданные руки - и вот,
Не меня ли в чека разменяли
Под шумок в восемнадцатый год?

Добавлено спустя 27 минут 50 секунд:
Вариант, который исполняет Жанна Бичевская под названием «Перед пушками, как на парад»

Перед пушками, как на парад,
Встали те, кто у Зимнего выжил...
Расстреляли мятежный Кронштадт,
Как когда-то Коммуну в Париже...

Ведь не дрогнула ж чья-то рука
На приказ, что достоин Иуды,
Только дрогнули жерла слегка,
Ненасытные жерла орудий.

Справа маузер, слева эфес
Острия златоустовской стали.
Продотряды громили окрест
Городов, что и так голодали...

И неслышно шла месть через лес
По тропинкам, что нам незнакомы.
Гулко ухал кулацкий обрез
Да ночами горели укомы.

Не одну за верстою версту,
Мое детство прошло скоморохом,
Чтоб потом золотому Христу
Поклониться с молитвенным вздохом.

По зеленым лугам и лесам,
По заснеженной царственной сини,
Может, кто-то другой или сам
Разбросал я себя по России.

Я тоску под осенним дождем
Промочил и снегами забросил,
И с тех пор мы мучительно ждем,
Долго ждем, когда кончится осень.

Свою ненависть дал я врагу,
Сад украсил я нежностью легкой,
А печаль в деревянном гробу
Опустил под "аминь" на веревках.

Моя радость под солнцем росой
Засверкает в нехоженых травах,
Загремит она первой грозой,
Заиграет в глазах браговаров.

Мое счастье в зеленом пруду
Позапуталось в тине замшелой.
Я к пруду непременно приду
И нырну за ним с камнем на шее.

Перед пушками, как на парад,
Встали те, кто у Зимнего выжил -
Расстреляли мятежный Кронштадт,
Как когда-то Коммуну в Париже.

Добавлено спустя 1 минуту 23 секунды:
Не пишите мне писем
Автор не установлен

Не пишите мне писем, дорогая графиня.
Для сурового часа письма слишком нежны.
Я и так сберегу Ваше светлое имя,
Как ромашку от пули на поле войны.

Пусть в безумной России не найти мне приюта,
И в крови захлебнулись луга и поля.
Но осталась минута, нашей боли минута,
Что простился с отчизной с борта корабля.

Не хочу пропадать я в Истанбуле турецком
Без любви и без славы, орденов и погон.
Ах, графиня, поверьте наболевшему сердцу,
Я лишь в Вас и в Россию был страстно влюблен.

Не пишите, графиня, нет в живых адресата.
Упустили Россию, как сквозь пальцы песок.
Ах, родная отчизна, разве ж ты виновата

Добавлено спустя 42 секунды:
Вальс юнкеров, или белый вальс
Автор не установлен

Под громкое троекратное раскатистое "Ура!"
Присягу императору давали юнкера.
Каникулы весенние, в собраньях вечера.
Этот вальс вас убаюкивал, опьянял вас, юнкера.

Этот вальс, этот вальс, этот вальс,
Струится вощеный паркет.
Этот вальс, этот вальс, этот вальс,
В семнадцать мальчишеских лет.
Этот вальс, этот вальс, этот вальс,
Все было, как будто вчера,
Этот вальс не забыт, этот вальс помнит вас,
Юнкера, юнкера, юнкера.

А после под воем шрапнели мальчишки по Дону прошли.
Зашитые в полы шинели частицы российской земли.
В бензиновом, асфальтовом, в парижском ряду
Этот вальс вас успокаивал, отводил от вас беду.

Этот вальс, этот вальс, этот вальс,
Наивный, как весна,
Этот вальс, этот вальс, этот вальс,
Тогда юнкерам не до сна.
Этот вальс, этот вальс, этот вальс,
Струится вощеный паркет.
Этот вальс не забыт, этот вальс помнит вас,
В семнадцать мальчишеских лет.

Этот вальс, этот вальс, этот вальс,
Оркестра военного медь.
Этот вальс, этот вальс, этот вальс,
До сих пор продолжает звенеть.
Этот вальс, этот вальс, этот вальс,
Все было,как будто вчера.
Этот вальс не забыт, этот вальс помнит вас,
Юнкера, юнкера, юнкера.

Добавлено спустя 54 секунды:
Кирилл Ривель. Песни «Белого ветра»


Сермяжно-блаженно-блажная –
Не мне воспевать твои сны
О поисках вечного рая,
О пользе тюрьмы и сумы.
Не мне воскрешать твою память
Словами забытых молитв,
Поскольку и в Доме, и в Храме
Вожди заменили святых.

Тебя научили лукаво
Жить славою прежних побед,
Гордиться великой Державой,
Которой давно уже нет.
Ты в бронзовый век одиночек
Поэтам корежила слог,
Как левая пятка захочет,
Как правый прикажет сапог.

И водкою сдабривал кашу
В мозгах кумачовый ликбез…
Но, вот, переполнила чашу
Последняя капля небес.
И Зло породило уродов,
И множилась люмпенов рать,
Мутантов совдеповской пробы,
Охочих украсть и пожрать.

Калеча и душу и Слово
Ты ложных лепила Богов.
Не мне воспевать твоих новых
Апостолов из Васюков.
Шагнули в крушение эры –
Неисповедимы пути! –
Твоя богохульная вера
И мой не прощающий стих…

… Но сердце мне рвет ностальгия:
Лекарство? Спасенье? Беда? –
По той, дооктябрьской России,
В которой не жил никогда.
Наверно, там не было рая,
И век – далеко не златой…
Но верую, ибо не знаю…
Лишь в этом мы схожи с тобой!
16-17.01.92.

Добавлено спустя 38 секунд:
Памяти А.В.Колчака

Холод вечного огня
Вне разверзшихся событий...
Третий Рим вскормил меня,
А четвертому не быти!
Выпал мне для жизни век
С раздвоеньем изначальным:
Дух имперский, звон кандальный,
Влево-вправо шаг – побег!

Оглянуться бы назад,
Чтоб мороз – огнем по коже!
Не пахал я, верно, брат,
Не пахал, но сеял всё же...
Память, словно белый лёд,
Рыжий конь пробил копытом...
Полынья черней Коцита.
Ночь. Февраль. Двадцатый год...

Пирров пир на злом ветру –
Человеческая повесть.
Сколь веков лицом к добру –
Все по грязи, да по крови!
То ли жребий мой: билет
Волчий вытянуть в итоге,
То ль в тупик ведут дороги,
То ль совсем дороги нет?

Мир, моряк, - на свете том.
В небе звездочка сгорает.
Полынью затянет льдом,
А весной и лед растает...
Всюду клин, куда ни кинь...
Что я помню? Что я знаю?
Широка страна родная...
И звезда, увы, полынь!,,

Ни фамилии, ни дат
На погостах не ищите,
И никто не виноват,
Что четвертому не быти...
И полярный вечный снег
На душе лежит, не тает...
Время чести. Время стаи.
Ночь. Февраль. Двадцатый век.
1996

Добавлено спустя 57 секунд:
Памяти участников ледяного похода

Мне от мыслей-видений не уснуть до утра:
Снова цепи-мишени, громовое «ура».
Умирали, как жили – кто во рву, кто в бою,
Мы – за нашу Россию, а они – за свою.

Шашки вон, эскадроны! И аллюр три креста!
Жизнь – дешевле патрона... Кто патроны считал
В то года моровые, в перехлёсте судеб?
Когда мы – за Россию, а они – за совдеп!

Мы родные гнездовья покидали с сумой,
Погасив нашей кровью их «пожар мировой».
Не считай чаевые и судьбу не кляни:
Мы дрались за Россию, за коммуну – они.

Нам покоиться рядом, жаль – в землице чужой,
Под терновой наградой за поход Ледяной...
Мы уходим, как жили. – Рысью, марш! Шашки вон!
Только мы – за Россию, а они за кого?
1989

Добавлено спустя 46 секунд:
Памяти Л.Г.Корнилова

Бегу не от жизни,
В былое уход – не Исход.
В пожарах гражданской
Сгорели столбы верстовые...
Болярина Лавра
И первый Кубанский поход
Вином и молитвой,
Увы, не помянет Россия.

Припасть бы к истокам
В промозглых кубанских степях,
Где шли добровольцы,
Кресты вдоль дорог оставляя...
Спаситель прострелянный
Плыл над рядами папах,
На путь этот крестный
Устало глаза закрывая.

Мне скажут: химера!
Какой восемнадцатый год?
Но снова эпоха
Диктует забытую драму.
И я помну
Всех, кого выводили в расход
По прихоти левой ноги
Победившего хама.

И Бог отвернулся,
И проклял державу мою,
Где полною мерой
Мы все, что хотели, вкусили.
За белое воинство
Полную чашу налью
И всех помяну,
От кого отвернулась Россия.

Горька эта чаша,
Как горек их жребий земной.
Изолгана память.
В чужих палестинах погосты...
Но песня моя
Продолжает поход Ледяной,
Хоть всё на круги возвратить
Даже песне не просто.

Но хочется верить:
В былое уход – не Исход,
Вновь память расставит
Кресты, как столбы верстовые...
Болярина Лавра
И первый Кубанский поход
Вином и молитвой,
Быть может, помянет Россия.
1991

Александр Яшин "Спешите делать добрые дела"

Мне с отчимом невесело жилось,
Все ж он меня растил - и оттого
Порой жалею. что не довелось
Хоть чем-нибудь порадовать его.

Когда он слег и тихо умирал -
Рассказывает мать - день ото дня
Все чаще вспоминал меня и ждал:
"Вот Шурку бы... Уж он бы спас меня."

Бездомной бабушке в селе родном
Я говорил: мол, так ее люблю,
Что подрасту и сам срублю ей дом,
Дров наготовлю, хлеба воз куплю.

Мечтал о многом, много обещал,
В блокаде ленинградской старика
От смерти б спас, да на день опоздал
И дня того не возвратят века.

Теперь прошел я тысячи дорог,
Купить воз хлеба, дом срубить бы мог...
Нет отчима. И бабка умерла.

Спешите делать добрые дела!

Ritratto di donna

Не первой свежести - как и цветы в ее
руках. В цветах - такое же вранье
и та же жажда будущего. Карий
глаз смотрит в будущее, где
ни ваз, ни разговоров о воде.
Один гербарий.

Отсюда - складчатость. Сначала - рта,
потом - бордовая, с искрой, тафта,
как занавес, готовый взвиться
и обнаружить механизм ходьбы
в заросшем тупике судьбы;
смутить провидца.

Нога в чулке из мокрого стекла
блестит, как будто вплавь пересекла
Босфор и требует себе асфальта
Европы или же, наоборот, -
просторов Азии, пустынь, щедрот
песков, базальта.

Камея в низком декольте. Под ней,
камеей, - кружево и сумма дней,
не тронутая их светилом,
не знающая, что такое - кость,
несобираемая в горсть;
простор белилам.

Что за спиной у ней, опричь ковра
с кинжалами? Ее вчера.
Десятилетья. Мысли о Петрове,
о Сидорове, не говоря
об Иванове, возмущавших зря
пять литров крови.

Что перед ней сейчас? Зима. Стамбул.
Ухмылки консула. Настырный гул
базара в полдень. Минареты класса
земля-земля или земля-чалма
(иначе - облако). Зурна, сурьма.
Другая раса.

Плюс эта шляпа типа лопуха
в провинции и цвета мха.
Болтун с палитрой. Кресло. Англичане
такие делали перед войной.
Амур на столике: всего с одной
стрелой в колчане.

Накрашенным закрытым ртом
лицо кричит, что для него "потом"
важнее, чем "теперь", тем паче -
"тогда"! Что полотно - стезя
попасть туда, куда нельзя
попасть иначе.

Так боги делали, вселяясь то
в растение, то в камень: до
возникновенья человека. Это
инерция метаморфоз
сиеной и краплаком роз
глядит с портрета,

а не сама она. Она сама
состарится, сойдет с ума,
умрет от дряхлости, под колесом, от пули.
Но там, где не нужны тела,
она останется какой была
тогда в Стамбуле.

Иосиф Бродский, 1993

Говорите друг другу слова.
Говорите их непрестанно,
Чтоб они на ваших устах,
Что бальзам - на чью-то рану.
Говорите друг другу слова.
Говорите как можно чаще,
Чтоб они приносили счастье,
Чтоб от них светлело в ненастье!
Говорите друг другу слова,
Подбирая их, как лекарство
Чтоб в слова ваши пустота не вошла
И не вкралось коварство.
Чтоб в словах ваших не было зла,
Чтоб в словах ваших не было лжи,
Чтобы стоолько в них было добра ...,
Стоолько искренности и теплоты,
Что они никому никогда
Не смогли б даже сделать больно,
Что никто б никому никогда не сказал:
Замолчи!... Довольно!
Говорите друг другу слова.
Говорите их непрестанно,
Чтоб они на ваших устах,
Что бальзам - на чью-то рану.

Вспомнилось новогоднее из отрывного календаря на 76-й (а может, и 77-й). Частью дословно, а остальное - притянув яндекс:

Что пожелать под Новый год
Земле, планете нашей скромной,
Такой обычной и огромной,
Когда она, свершая ход,
Материки и океаны,
Метели, грозы и туманы
Путями млечными несёт?
Что пожелать под Новый год?

Желаю Матери Земле,
Спокойной солнечной погоды.
И пусть живут её народы
В сердечном, дружеском тепле.
И пусть она в грядущей нови
Не знает войн, не знает крови:
Ведь больно Матери Земле,
Когда раздор в её семье…

Что пожелать под Новый год
Державе славной и безбрежной,
Стране задумчивой и снежной,
Когда полночный небосвод
Звездой рубиновой украшен
И с нерушимых красных башен
Хрустально музыка плывёт?
Что пожелать под Новый год?

Желаю Родине, стране
Шагов воистину былинных
И долгих трелей соловьиных
В густой зелёной тишине.

Пусть над Отчизной изобилья
Любви серебряные крылья
Трепещут в лунной вышине
И овевают сердце мне…

Мара Гриезане, поэтесса из Латвии

Замечательное поздравление, AlexZ ... и весьма актуально.

... И пусть живут её народы
В сердечном, дружеском тепле.
И пусть она в грядущей нови
Не знает войн, не знает крови:
Ведь больно Матери Земле,
Когда раздор в её семье…

Боль — гвоздь, рана ноет,
Сумрак чувств и сумрак ночи.
За окном собака воет,
Что она сказать мне хочет?

Что ей страшно ночью темной,
Что ей холодно и пусто
Одинокой и бездомной.
Кто не знает это чувство?

Раздвоение сознанья,
Раздвоение понятий,
Раздвоение желаний,
Как от этого не спятить?

Лучше спятить и забыться.
И не знать про эти муки,
И не думать, и не злиться,
И стянуть рубахой руки,

И лежать под простынею,
В белый потолок уставясь.
Грезить мыслью не земною,
И забыв про эту память

Выть ночами, как собака,
Не от боли - по инстинкту,
И не слышать в море мрака
Эту старую пластинку...

Ты, собака, мне понятна,
Мы повоем вместе, хочешь?
Ты мне будешь другом, ладно?
Нам не страшно будет ночью.

По помойкам будем вместе
Мы скитаться ночью черной,
И все мысли, и все песни
Будут нам с тобою вздорны.

Борис Чичибабин

Плач по утраченной Родине

Судьбе не крикнешь: «Чур-чура,
не мне держать ответ!»
Что было родиной вчера,
того сегодня нет.

Я плачу в мире не о той,
которую не зря
назвали, споря с немотой,
империею зла,

но о другой, стовековой,
чей звон в душе снежист,
всегда грядущей, за кого
мы отдавали жизнь,

С мороза душу в адский жар
впихнули голышом:
я с родины не уезжал -
за что ж её лишён?

Какой нас дьявол ввёл в соблазн
и мы-то кто при нём?
Но в мире нет её пространств
и нет её времён.

Исчезла вдруг с лица земли
тайком в один из дней,
а мы, как надо, не смогли
и попрощаться с ней.

Что больше нет её, понять
живому не дано:
ведь родина - она как мать,
она и мы - одно...

В её снегах смеялась смерть
с косою за плечом
и, отобрав руду и нефть,
поила первачом.

Её судили стар и мал,
и барды, и князья,
но, проклиная, каждый знал,
что без неё нельзя.

И тот, кто клял, душою креп
и прозревал вину,
и рад был украинский хлеб
молдавскому вину.

Она глумилась надо мной,
но, как вела любовь,
я приезжал к себе домой
в её конец любой.

В ней были думами близки
Баку и Ереван,
где я вверял свои виски
пахучим деревам.

Её просторов широта
была спиртов пьяней...
Теперь я круглый сирота -
по маме и по ней.

Из века в век, из рода в род
венцы её племён
Бог собирал в один народ,
но божий враг силён.

И, чьи мы дочки и сыны
во тьме глухих годин,
того народа, той страны
не стало в миг один.

При нас космический костёр
беспомощно потух.
Мы просвистали свой простор,
проматерили дух.

К нам обернулась бездной высь,
и меркнет Божий свет...
Мы в той отчизне родились,
которой больше нет.

1992 г.

Стихи мне понравились! Настоящие стихи, истинная правда!

Союз. Ненужный стране, человек той страны

Прекрасен январь, особенно ночью
Его зимний лес при свете луны,
Идет по тропинке покрытой порошью
Ненужный стране, человек той страны.

Он предан стране и ее не менял он,
Клятвою верности ей присягал он,
Границы ее до Последнего моря
С названьем Союз, все пронизано болью,

А он все идет навстречу огням,
Идет по привычке, как в детстве учили –
К далекому светлому, к детским мечтам,
Там каждому это в Союзе вложили.

Он будет вперед все идти и идти,
Назад не дано и свернуть по пути,
И пусть та дорога ведет в никуда,
Но вера должна быть, поверьте друзья.

Союз воспитал и вскормил поколенье,
Отдав и вложив в него все вдохновенье,
А после развала и после паденья
Страна попросила у Бога прощенья.

А тот человек, он выйдет к огням
Душа теплотою Союза согрета,
И с ласкою, нежностью скажет он нам,
Что песни с Союза, его уж(е) пропеты.

Замечательные стихи! Замечательный раздел форума!)

Добавлено спустя 7 минут 26 секунд:
Майя Румянцева

«Баллада о седых»

Нынче в моде седые волосы
И «седеет» бездумно молодость,
И девчонка лет двадцати
Может гордо седою пройти.
И какому кощунству в угоду,
И кому это ставить в вину?
Как нельзя вводить горе в моду,
Так нельзя вводить седину.

Память, стой, замри, это надо,
То из жизни моей — не из книжки…
Из блокадного Ленинграда
Привезли седого мальчишку.
Мы смотрели на чуб с перламутром
И в глаза его очень взрослые.
Среди нас он был самым мудрым,
Поседевший от горя подросток.
А еще я помню солдата,
Он контужен был взрывом гранаты
И оглох, и навек онемел.
Вот тогда, говорят, поседел.
О седая мудрая старость!
О седины неравных боев!
Сколько людям седин досталось
От неотданных городов!
А от тех, что пришлось отдать,
Поседевших не сосчитать…

Говорят, нынче в моде седины.
Нет, не мода была тогда —
В городах седые дымины,
И седая в полях лебеда,
И седые бабы-вдовицы,
И глаза, седые от слез,
И седые от пепла лица
Над холмом у седых берез…

Пусть сейчас не война.
Не война.
Но от горя растет седина.
Эх ты, молодость, злая модница!
Над улыбкой — седая прядь.
Это даже похоже на подлость —
За полтинник седою стать!
Я не против дерзости в моде,
Я за то, чтобы модными слыть,
Но седины, как славу, как орден.
Надо, выстрадав, заслужить…


Зарегистрируйтесь чтобы увидеть ссылку

Добавлено спустя 3 минуты 33 секунды:
___Тиамат Миура
_______________

Из скользкой, старой
подворотни
На улицу пролез щенок…
Такой же точно как те сотни
Детей, кто в мире одинок…
Малыш, превозмогая голод,
Краюху хлеба достает…
Щенок, отряхиваясь в холод
Хромая медленно идет…
Малыш протягивает булку…
Что, в плесени уже слегка…
На сером, мрачном переулке…
Кружится вьюга и пурга…
Трясясь от холода, ослабший…
Он смотрит преданно в глаза…
А взгляд щенка, так жить
уставший
Наполнит вязкая слеза…
Он с благодарностью зубами
Отхватит черствой булки
край…
Малыш обмершими губами,
Щенка целует: «На, кусай…»
Тот искренне, хвостом виляя,
Оближет малыша всего…
И, день за днем он проживая,
Все больше стал любить его…
Они как братья-одиночки…
Одна судьба у них, одна…
Щенок ночует в грязной бочке,
Малыш кочует в детдомах…
Малыш, украв в столовой
булку…
И спрятав утром под кровать
Как ночь – на старом переулке
Щенка больного будет ждать…
Щенок, живет от встречи к
встречи…
И преданность свою храня…
Как наступает только вечер…
Ждет, замерзая и любя…
Щенок навряд ли понимает,
Что бегает за ним беда…
Любовь ребенка согревает
Собачью душу в холода…
Прошел февраль, весна
настала…
Щенок подрос, и стал
большим…
Теперь и булки не хватало,
Что на асфальт Малыш
крошил…
Так каждый день они
встречались,
Как только все ложись спать.
Они друг другу улыбались…
А улица была им Мать…
Малыш пришел однажды
позже…
Он звал его: Иди, ко мне…
И чувство непомернойдрожи
Его наполнило извне…
Покрыта кровью вся дорога…
Лежит безжизненный комок…
Очнись, мой сладкий, ради
Бога…
Мой милый, ласковый Щенок …
Он плакал в голос рядом стоя…
Всю ночь провел в обнимку с
ним…
Их было в этом мире двое…
Теперь остался он один...
Глаза собаки..., что лишилась дома...!
Ты в них смотрел хоть раз, хозяин сытый?
Тебе тоска по ласке не знакома?
Ботинком грязным не был ты избитый?
Ты раны не зализывал, теряяя
В безумной лихорадке сны и разум,
И другу своё сердце доверяя,
Не знал его предательства ни разу?
Тебе… по подворотням… не валяться!
Не мучиться… от голода… и… боли!
И… не дрожать в снегу при минус двадцать,
Щенков холодных пряча под собою...
Тебе по ним не вытьбезлунной ночью,
Оплакивая маленькие души...
Живи, хозяин сытый, долго очень.
Но! Больше не бери живых игрушек...
(с)

Жизнь замечательных людей
Зарегистрируйтесь чтобы увидеть ссылку

Жизнь замечательных людей
Не замечательней нисколько
Собственной жизни или дней,
Памятных нам самим, и только.
И где бы ни выпало нам жить,
Но в сонном полете невесомом
Нам предназначено парить
Над нашим городом и домом.

Где мы знаем всех соседей,
И по улице соседней
Мы впервые на велосипеде едем
И пьем у желтой бочки квас.

Где из фантиков секреты,
Первомайские портреты,
Ленина и Сталина заветы,
Их пока обманывать нельзя.

Далеко до школьных тягот,
Красных галстуков и стягов,
И лишь от бузины и волчьих ягод
Иногда не очень важный стул.
Майский жук и колорадский,
И костюм лисы дурацкий,
И наш хоккей сильнее, чем канадский,
И вообще, вообще, вообще...

Жизнь замечательных людей
Нашего дома и района
Проистекала как у всей
Этой страны неразделенной.
Строго смотрел Марат Казей,
Как допивали мы какао
В свете решений и идей
В мире джульбарсов и скакалок.

С книжкой Робинзона Крузо
И с вареной кукурузой
Под виниловый пока еще Карузо
И шипящий патефон.
Запах елки и карбида,
Ни Иисуса, ни Давида,
Лишь высотки МГУ и МИДа
На цветных открытках из Москвы.
Был театр у микрофона,
Автомат с одеколоном,
Телевизор у кого-то дома
был один,
И все мы шли к нему.

Жизнь замечательных людей
Скрыта была от взоров наших
Длинным забором лагерей
И немотой все понимавших.
От нас, не видавших ни войны,
От не слыхавших, кроме "Зорьки"
Утром для школьников страны,
Каких-то откровений горьких.

Чист эфир от катаклизмов,
Двадцать лет до коммунизма,
А для молодого организма есть еще
И нормы ГТО.
И "Аврора" на монете,
И куренье в туалете,
И счастливый номер на билете
синем,
И Наталия Варлей.

Жизнь замечательных людей
От незатейливых раскрасок
До окаянных наших дней -
Она лишь собственная наша.
И сколько бы ни падали на снег,
И как бы ни напрягали жилы,
Вот уж и ХХI век,
И, слава Господу, мы живы!

Олег Митяев
3 июня 2000

ЗОДЧИЕ
Как побил государь
Золотую Орду под Казанью,
Указал на подворье свое
Приходить мастерам.
И велел благодетель,-
Гласит летописца сказанье,-
В память оной победы
Да выстроят каменный храм.

И к нему привели
Флорентийцев,
И немцев,
И прочих
Иноземных мужей,
Пивших чару вина в один дых.
И пришли к нему двое
Безвестных владимирских зодчих,
Двое русских строителей,
Статных,
Босых,
Молодых.

Лился свет в слюдяное оконце,
Был дух вельми спертый.
Изразцовая печка.
Божница.
Угар я жара.
И в посконных рубахах
Пред Иоанном Четвертым,
Крепко за руки взявшись,
Стояли сии мастера.

"Смерды!
Можете ль церкву сложить
Иноземных пригожей?
Чтоб была благолепней
Заморских церквей, говорю?"
И, тряхнув волосами,
Ответили зодчие:
"Можем!
Прикажи, государь!"
И ударились в ноги царю.

Государь приказал.
И в субботу на вербной неделе,
Покрестись на восход,
Ремешками схватив волоса,
Государевы зодчие
Фартуки наспех надели,
На широких плечах
Кирпичи понесли на леса.

Мастера выплетали
Узоры из каменных кружев,
Выводили столбы
И, работой своею горды,
Купол золотом жгли,
Кровли крыли лазурью снаружи
И в свинцовые рамы
Вставляли чешуйки слюды.

И уже потянулись
Стрельчатые башенки кверху.
Переходы,
Балкончики,
Луковки да купола.
И дивились ученые люди,
Зане эта церковь
Краше вилл италийских
И пагод индийских была!

Был диковинный храм
Богомазами весь размалеван,
В алтаре,
И при входах,
И в царском притворе самом.
Живописной артелью
Монаха Андрея Рублева
Изукрашен зело
Византийским суровым письмом...

А в ногах у постройки
Торговая площадь жужжала,
Торовато кричала купцам:
"Покажи, чем живешь!"
Ночью подлый народ
До креста пропивался в кружалах,
А утрами истошно вопил,
Становясь на правеж.

Тать, засеченный плетью,
У плахи лежал бездыханно,
Прямо в небо уставя
Очесок седой бороды,
И в московской неволе
Томились татарские ханы,
Посланцы Золотой,
Переметчики Черной Орды.

А над всем этим срамом
Та церковь была -
Как невеста!
И с рогожкой своей,
С бирюзовым колечком во рту,-
Непотребная девка
Стояла у Лобного места
И, дивясь,
Как на сказку,
Глядела на ту красоту...

А как храм освятили,
То с посохом,
В шапке монашьей,
Обошел его царь -
От подвалов и служб
До креста.
И, окинувши взором
Его узорчатые башни,
"Лепота!" - молвил царь.
И ответили все: "Лепота!"

И спросил благодетель:
"А можете ль сделать пригожей,
Благолепнее этого храма
Другой, говорю?"
И, тряхнув волосами,
Ответили зодчие:
"Можем!
Прикажи, государь!"

И ударились в ноги царю.
И тогда государь
Повелел ослепить этих зодчих,
Чтоб в земле его
Церковь
Стояла одна такова,
Чтобы в Суздальских землях
И в землях Рязанских
И прочих
Не поставили лучшего храма,
Чем храм Покрова!

Соколиные очи
Кололи им шилом железным,
Дабы белого света
Увидеть они не могли.
И клеймили клеймом,
Их секли батогами, болезных,
И кидали их,
Темных,
На стылое лоно земли.

И в Обжорном ряду,
Там, где заваль кабацкая пела,
Где сивухой разило,
Где было от пару темно,
Где кричали дьяки:
"Государево слово и дело!"-
Мастера Христа ради
Просили на хлеб и вино.

И стояла их церковь
Такая,
Что словно приснилась.
И звонила она,
Будто их отпевала навзрыд,
И запретную песню
Про страшную царскую милость
Пели в тайных местах
По широкой Руси
Гусляры.

Дмитрий Кедрин. 1938 г.